С обучением на японском, Стукало С. Н., читать онлайн

С обучением на японском

Всё началось со сдачи экзамена по Теории связи.

На принимавшей экзамен кафедре было несколько адъюнктов и докторант — ВВУЗ готовил не только военных инженеров, но и научные кадры. Кому-то из этих "кадров" срочно потребовался подробный перевод патента, умыкнутого где-то по-случаю нашими разведчиками. Краткой аннотации на русском языке к заказанному по соответствующей пересылке материалу оказалось недостаточно.

Надо, значит надо.

В армии понятия "невозможно" не существует. Четырём курсантам-отличникам, вместо подготовки и сдачи экзамена, было предложено перевести этот патент.

С иностранного языка.

За соответствующее вознаграждение. Т.е. за пятерку в зачетке.

Курсанты сразу же согласились. Когда студенты, а тем более военные студенты, отказывались от халявы? Пусть и заслуженной упорной учебой в семестре, но халявы? Было озвучено, что того патента всего-то четыре машинописных листа.

В училище изучали всего два иностранных языка — английский и немецкий, но библиотечные фонды содержали словари всех технических держав, имелись словари и просто мало-мальски способных воевать государств. Даже такие экзотичные как русско-арабские и арабо-русские. И так вплоть до суахили.

Любой словарь — это лишь разновидность справочника, а какой инженер не сумеет воспользоваться справочником?

Но халява не прокатила. Пахать пришлось не разгибаясь.

Патент оказался на японском языке.

Первые же страницы словаря повергли самодеятельных переводчиков в шок.

Оказалось, что в Японии принято иеролиграфическое письмо. Впрочем, это было известно заранее. Кроме того было известно, что иероглифы в качестве материального носителя японской письменности были заимствованы из Китая. Не было известно лишь точное количество этих самых иероглифов... Более двух с половиной тысяч! И это притом, что для среднего европейца два наугад взятых иероглифа похожи так же, как два наугад взятых японца. Или китайца, если быть ближе к упомянутому восточному первоисточнику.

Впрочем, хрен редьки...

Курсантам повезло — патент был написан слоговыми иероглифами!

Дело в том, что в VIII-IX веках в Японии, для упрощенного написания документов, были приняты две разновидности слогового фонетического письма. Катакана и хирагана. Базовые иероглифы характерных слогов-слов были в них предельно упрощены, и теперь можно было собирать слова из слогов. Как мозаику. Или, если хотите, паззл. Грамотный японец вполне узнавал начертание прототипа, знакомое со времен третьего тысячелетия до н.э.

Известно, что проще всего приживается и не вызывает отторжения то, что упрощает жизнь. Слоговое письмо жизнь упрощало, а потому отторжения не вызвало и прижилось.

Впрочем, сфера употребления катаканы и хираганы была довольно узка. И в 1969 году, специально для документов техногенного характера, была принята ещё одна версия упрощённого слогового письма. В этой версии базовых слогов оказалось немногим больше двухсот пятидесяти. Злые языки говорили, что это было сделано в угоду производителям японских печатных машинок, захотевшим сэкономить на количестве клавиш.

Через несколько дней перевод японского патента был завершён. По ходу мытарств горе-переводчики понавыписывали себе кучу нужных и не очень нужных японских слов. Естественно, с переводом. Получилось что-то вроде словаря-разговорника. Со странной, для взгляда со стороны, направленностью. Лингвисты, те, что не лишены чувства юмора, назвали бы его словарем эстетствующего, но при этом технически подкованного оккупанта-мародёра.

Чего только в этом словаре не было!

Начинался он со слов "онна — юваку-суру — рэмбо-суру — самэру" (женщина — соблазнить — любить — слинять). Плавно переходил к джентльменскому набору для пристрастного допроса плененного самурая, начинавшегося с тривиального "рётэ-о-агэро" (руки вверх!). Затем следовали давно набившие оскомину команды ежедневного распорядка дня (только уже на японском), и заканчивался "разговорник" приятными слуху словами: "тя-но-ю" (чайная церемония), "рабу" (любовь) и "сисю" (сборник стихов).

Спустя пару месяцев словарик скопировало себе подавляющее большинство любопытных до всего необычного курсантов. Развлечением это было или способом отвлечься от рутины — понимайте как хотите.

Ежевечерние разгоняющие скуку упражнения с "тарабарским" разговорником привели к тому, что понемногу весь курс научился вполне сносно командовать и посылать друг друга на языке Страны Восходящего Солнца.

Время неумолимо. Всё бы так и осталось забытым казусом, коими полна жизнь любого военного связиста. Но...

По замене из Афганистана в училище на кафедру автомобильной подготовки и систем электропитания прибыл новый преподаватель. Подполковник. В роскошной шитой фуражке-капелюхе с красным околышем.

Следует заметить, что, носившие чёрные околыши связисты, к "красным шапочкам" относились с изрядной долей презрения. Не было для связиста большего позора, чем принудительное водружение на его голову фуражки с красным "петушиным" околышем. Не счесть числа взысканий, полученных упрямцами "за нарушение единообразия формы одежды", как и не счесть числа отказавшихся от карьерного роста, связанного с непременным надеванием на голову описанного головного убора в очередном месте службы.

Вместе с тем, указывать чужакам, что в нашем инженерном монастыре сей кошмар, цветов пожарной машины, не носят, было как-то не принято. Не поверите, но и военные люди бывают по-своему деликатными...

Вот и проходил кафедральный подполковник в красной шапочке достаточно долго, чтобы заступить в наряд дежурным по училищу. Естественно в том самом режущем связистский глаз головном уборе.

Заступил и стоит себе вечером на крыльце курсантской столовой, этаким красношапочным соколом с деловым и важным видом и принимает рапорты старшин, приведших свои курсы на ужин.

— Заводите! — коротко бросает он после каждого рапорта, и курсанты, один за другим, заходят в просторную разгороженную массивными арочными колоннами столовую.

Заметим однако, что строем на ужин в училище ходили только младшие курсы. Старшекурсники просачивались по одному за спиной того же дежурного, пользуясь тем, что вход в столовую был возможен не только с улицы, но и из подъезда старого корпуса, со старинной мраморной лестницы, ведущей вверх, к учебным аудиториям, библиотекам, казармам и т.д. И, соответственно, — привычным путём из аудиторий и библиотек к вечерней каше с кусочком порционного мяса.

У тех же, кто попадал на ужин из общежития и из новых корпусов, был свой оригинальный способ проникновения в столовую. Издалека завидев переминающегося на крыльце дежурного, группа старшекурсников быстро сбивалась в компактный строй, кто-нибудь из них командовал:

— Шагом... марш!

И самонародившееся подразделение, расшаркавшись, в полном соответствии со Строевым уставом, в сторону довольно таки формального ритуала и олицетворяющего этот ритуал дежурного по училищу, попадало вовнутрь столовой.

Так было всегда.

Но подполковник был не в курсе. Мало того, он об этом даже не подозревал. И поэтому, когда третья подряд группа курсантов доложила, что семнадцатый курс для приема пищи прибыл, — ему захотелось разобраться. И навести порядок. Уставной.

Лучше бы он этого не делал.

— Та-а-ак, товарищи курсанты... — сурово сказал подполковник, — и сколько у вас этих самых семнадцатых курсов? Давайте разберёмся!

Курсанты опешили.

Старшие курсы трогать по мелочам было не принято.

К этому привыкли и воспринимали как должное. Это стало традицией. Поэтому раздавшаяся из середины строя реплика ни в коей мере не была попыткой оскорбить подполковника, да и произнесена она была с искренне растерянными интонациями.

— Ты глупый от старости или с детства? — спросил голос из строя.

Подполковник побагровел, а на несдержанного на язык шикнули. Его дёрнули за ремень, и весь строй, не сговариваясь, сделал в сторону дежурного виноватые лица.

Подполковнику надо было сделать вид, что инцидент исчерпан, но он повысил голос.

— Вы хоть понимаете, кто вы, а кто я?! — рявкнул он.

— А как же! - тихо, но очень отчётливо ответил ему всегда скромный и вежливый Лешик Бондаренко. — Ты "ангел с яйцами"!

Следует объясниться: у автомобилистов более чем своеобразная эмблема: два высоко воздетых роскошных крыла, шоферская баранка между ними, от неё вниз рулевая стоечка, заканчивающаяся перекладиной заднего моста с двумя внушительными колёсами по краям. Не надо обладать особо изощренной фантазией, чтобы узреть в описанной эмблеме озвученного крылатого осеменителя.

После фразы Лёшика дежурному по училищу стало плохо. Он был уже не рад. Ни за устав, ни, тем более, за себя. Перед дежурным явственно замаячила угроза, раз и на всю оставшуюся в училище службу, получить не самую благозвучную кличку.

— Готовьтесь! — нашёлся подполковник. — Я самым тщательным образом проверю выполнение вашим курсом распорядка дня! Готовьтесь!

Он раздраженно махнул рукой, и курсанты направились в столовую.

На вечернюю поверку подполковник не пришёл. А вот за двадцать минут до подъема нарисовался на четвертом этаже курсантского общежития.

Его уже ждали.

Все.

Дежурный по курсу вполголоса доложил, что происшествий не случилось, и испросил разрешения поднять старших комнат. Дабы обеспечили организованный подъем и построение.

Подполковник разрешил.

Старших и старшину курса разбудили.

Незаметно прошло ещё десять минут. Пришло время подъёма.

— Ку-у-урс "ки-сё"! (подъем!) — внезапно гаркнул лениво следивший за стрелкой часов дневальный.

Дежурный по училищу недоумённо вытаращился.

"Показалось, — подумал он, — или курсантик зело косноязычен, или... Показалось!!!"

Между тем в комнатах общежития, в просторечии незатейливо именовавшихся камерами, раздались дублирующие команды:

— Ки-сё! Ки-сё! Ки-сё! — надрывались дурными голосами старшие комнат.

"Дуркуют! — подумал дежурный по училищу. — Началось! Вот она та самая курсантская "проверка на вшивость", о которой предупреждали на кафедре!

Вставший вместе со старшими комнат и скучавший в коридоре старшина рывком открыл ближнюю от дежурного комнату. В ней, не смотря на суету в соседних, было подозрительно тихо. Через плечо старшины дежурный увидал безмятежно спящих старшекурсников. Старшина, ругнувшись себе под нос, набрал в грудь побольше воздуха и, специально для сонь, гаркнул:

— Татиагару, ёвамуси! (подъём, бабы!).

— Сорэ-ва е кунай дэс, сэнсэй! (нехорошо, начальник!) — не открывая глаз, заметил один из курсантов. — Мацу (ждать) полчасика, а?

— Сорэ-ва е ий дэс! (ан, нет — хорошо!) — ответил старшина. — Кунай ёко-ни нару! (хорош валяться!) Татиагару, имбайфу! (подъем, бл... женщины нехорошего поведения!). Татиагару, дзёро! (вырезано цензурой).

Через три минуты одевшиеся курсанты стояли в коридоре общежития в относительно ровном строю.

— Нарэ-э-э! (равняйсь!) — протяжно скомандовал дежурный по курсу.

Курсанты перестали переговариваться, и замерли, повернув головы налево.

— Ки-о цукэ! (смирно!) — резко и отрывисто продолжил дежурный. — Касира миги! (равнение направо!).

Он привычно выбросил ладонь к обрезу пилотки, чётко повернулся налево и двинулся к дежурному по училищу.

Тот живо представил, как ему будут докладывать на этом непонятном языке о том, что подъем произведён, и курс готов следовать на зарядку. Дежурному окончательно стало не по себе. Он судорожно замахал рукой, показывая, чтобы дежурный докладывал старшине.

— Касира хидари! (равнение налево!) — нашёлся тот и развернулся в направлении к старшине.

— Модору каэру! (прекратить движение; идти назад!) — тут же отозвался старшина. — Отонасику наса!.(вернитесь на место!).

Дежурный по курсу буквально испарился, а старшина вопросительно повернулся к подполковнику.

— Отправляйте людей на зарядку! — мгновенно отреагировал тот и мысленно перекрестился. Ему было уже совсем нехорошо.

— Ку-у-урс! — скомандовал старшина. — Сусуму! (идти вперед!).

— Ику! Ику! (марш-марш; иди-иди) — подгонял он проходящих мимо курсантов.

Вскоре они, один за другим, быстро исчезли в провале узкой лестницы.

Момент, когда ушел старшина, впавший в ступор дежурный пропустил.

— Э-э-эээ...— сказал он, придя в себя, и упёрся взглядом в стоявшего у тумбочки дневального.

Дневальный старательно вытаращился в ответ. В его взгляде не читалось ничего, кроме беспредельной готовности немедленно, точно и в срок выполнить любое распоряжение дежурного по училищу.

— Э-э-эээ... — наконец решился дежурный. — А на каком это вы... языке?

— На японском, товарищ подполковник! — звонко отчеканил дневальный, и ничего, ни единая мышца, не дрогнула у на его лице.

— А... чего это? На японском? — жалобно спросил дежурный. — Зачем это?..

Стоявший на высокой квадратной подставке и без того рослый дневальный доверительно склонился к самому уху подполковника.

— Так ведь эта... — с таинственным видом сообщил он. — У нас курс того... с обучением на японском языке!

— ???

— Сами понимаете... — продолжил дневальный. — Япония — держава электронная, а мы — училище связи. Инженерное. Электроника, радиоволны и всё такое... Там — готовятся! — показал он пальцем в бетонное перекрытие. — Уже скоро...

Не так давно вернувшийся из Афганистана подполковник-автомобилист удивился, но не очень. Он, скорее, восхитился. Япония — это вам не первобытный пропылённый Афган! В Японии и машины-иномарки, и сакура с Фудзиямой. И, изящные, как фарфоровые статуэтки, японки. Красота, однако... Подполковник представил свою неизбежную замену в ГСВЯ (Группу советских войск в Японии), собственную "Хонду" серебристого цвета в гараже, и у него захватило дух.

* * *

Начальника училища дежурный встречал, как ему и было положено, у ворот КПП.

Когда черная волга бодрого дедка, генерала-майора и Героя Советского Союза в одном лице, Михаила Корнеевича Пилипенко, въехала на территорию училища, — дежурный как раз проверял, как на нём сидит его "красная шапочка". Он дождался, когда правая, прочерченная молнией генеральского лампаса, нога начальника коснётся асфальта, и протяжно скомандовал.

— Смииир-р-рна! — раздалось над плацем, и звонкое эхо разом подняло в воздух стаю воробьев, сидевшую на росших вдоль плаца каштанах.

Дед, по своему обыкновению, рапорт дежурного недослушал.

— Всё нормально? Без замечаний? — бросил он, проходя мимо дежурного.

У того определённо был невезучий день. Вместо того, чтобы ответить утвердительно, он задумался. И вспомнил. И встрепенулся.

— Так точно! — ответил он вдогонку начальнику и неожиданно пожаловался. — Вот только старший курс в столовую ходит мелкими группами. И хамят. На сделанные замечания...

Начальник на секунду остановился.

— Какой курс? — спросил он. — Номер курса?

Но, наблюдая следы явных затруднений на лице дежурного, махнул ладошкой, повернулся и направился в сторону нового учебного корпуса. Туда, где находился его рабочий кабинет.

Дежурному стало неловко. Подполковник до сих пор не разобрался в принятой в училище нумерации курсов. Он не просто путался — номера курсов категорически не задерживались в его голове. Нежелание выглядеть в глазах героя войны законченным идиотом просто разрывало подполковника на части, и он нашёлся!

— Вспомнил! Товарищ генерал! — закричал он вдогонку. — Вспомнил! Это курс, который на японском языке обучается!

Дед остановился. Медленно повернулся к дежурному.

— На японском? — бесстрастно переспросил он. — Где?

— На четвёртом этаже! — невпопад выдал дежурный.

— Ага...— сказал дед понимающе. — Ага! — и отправился в свой кабинет.

Через полчаса подполковника с дежурства сняли, но домой не отпустили.

Его повезли.

В окружной госпиталь.

К психиатру.

На беседу.

Катакана и хирагана....

15.10.2003 г.

Журналы:

С обучением на японском

Публикации

Комментарии к произведению 10 (24)

Журналы:

С обучением на японском

Публикации

Поделиться в соцсетях

Комментарии к произведению 10 (24)